Летающая В Темных Покоях, Приходящая В Ночи - Страница 65

Байер и сам не заметил, как разговор коснулся пресловутого зеркала.

Услыхав о том, что именно художник приобрел у старьевщика Мотла Глезера зеркало, Фейга побледнела.

— Не надо было вам это делать, — сказала она странным, подрагивающим голосом.

— Почему? — немедленно раздражаясь, спросил Байер.

— Я его забыла завесить, — ответила Фейга еле слышно.

— Что-что? — переспросил художник.

— Когда хоронили Ицика, — прошептала Фейга. — Вы же знаете. Когда в доме покойник, надо завесить зеркала. А я забыла. Так оно и простояло открытым.

— Не завесили зеркало? — Велвл не верил собственным ушам. — И это все?! Боже мой, какое… какая наивность! Что ж тут этакого страшного?

— Неужели вы не знаете? — теперь удивилась Фейга. — Неужели вы не знаете, почему принято завешивать тканью зеркала в доме покойника?

— Ну, обычай, мало ли. Да какая разница? — Велвл коротко рассмеялся.

— Так я вам скажу, Велвл. Для того чтобы душа покойника не могла заглянуть в него. Зеркало — не просто вещь, зеркало — капкан, способный уловить душу, пленить ее и оставить здесь, на земле, не дав доступа ни в ад, ни в рай. Марэ, демон из прислужников Азазеля, ведает зеркалами, управляет ими. И душами недавно умерших, кому по неосторожности родных довелось заглянуть в зеркало и быть им уловленными, тоже ведает Марэ. И если забыли завесить зеркало в день похорон, лучше бы избавиться от него как можно скорее. Иначе душа покойного, заглянувшая в зеркало и уловленная им, так и будет обитать в доме, а грешная душа в доме — нехорошо, Мотеле, ох, нехорошо…

Столкнувшись с таким примитивным проявлением суеверия, Велвл Байер почувствовал себя неуютно. Они дошли уже до дома на Малофонтанной, в котором, как и прежде, жила вдова Ицика Московера. Теперь ему хотелось как можно быстрее уйти, вернуться к привычным своим занятиям. Но Фейга вдруг словно оттаяла и разговорилась.

Она тоже начала вспоминать прежние времена, детские проказы. А еще — соперничество Ицика и Велвла. И то, как Ицик радовался, когда Байер сбежал. Байер слушал, вежливо поддакивая. Наконец поток воспоминаний иссяк. Фейга увяла. Лицо ее вновь приняло выражение тревожной замкнутости. Байер вежливо попрощался, прикоснувшись к шляпе и испытывая облегчение.

Сделав несколько шагов, он услышал за спиной робкое: «Велвеле!..»

Байер оглянулся. Фейга, глядя в упор своими поблекшими, некогда красивыми глазами, вдруг сказала — словно выдохнула:

— Я не забыла…

— Что? — не понял Байер.

— Я не забыла завесить зеркало, — пояснила она чуть громче.

— Вот как? — Байер не знал, что ей сказать на это. — Э-э… Ну что же… — Он пожал плечами и вежливо улыбнулся.

— Да. Я не забыла. Это он велел. Он сказал — перед самой смертью: «Не завешивай зеркало…» — Фейга круто повернулась и через мгновение скрылась за дверью дома.

Удивленный ее словами, Байер некоторое время стоял, глядя в захлопнувшуюся дверь. Он со вздохом подумал об идиотских суевериях, покачал головой.

И отправился назад.

Виктор хмуро ответил на приветствие корчмаря. От ужина отказался, поднялся к себе.

Пододвинув кресло к зеркалу, Байер задумчиво уставился в собственное отражение. Оно ему не нравилось. Неожиданное сходство с покойным Московером, которое господин Байер обрел, отпустив бороду, раздражало его. Менее всего Велвлу хотелось, чтобы его принимали за родственника покойного ростовщика. И уж по крайней мере, вовсе не хотел он превращать свою картину в памятник Ицику Московеру, ничем такой чести не заслужившему. Виктор перевел взгляд на стоявший рядом автопортрет. И вновь посмотрел на отражение.

— Зачем ты захотел вернуться? — услышал он словно наяву слова, произнесенные с ненавистью. Виктор вздрогнул, поднялся, прошелся по комнате.

— Черт знает что… — пробормотал он вслух. Потер бороду.

Снова взглянул в зеркало.

Нет, отпустив бороду и вообще попытавшись «вернуться» — стать таким же, какими были жители Явориц и каким был бы он, если б не сбежал некогда из дома, — он совершил ошибку. Это не его мир. И не его жизнь.

— Я совершил ошибку, — повторил вслух Байер. И тотчас услышал — будто эхо: «Ты совершил ошибку. И сам не знаешь, какую. Ты еще пожалеешь об этом. Ха! Ха!»

На сей раз голос Ицика, приснившегося ему накануне, прозвучал столь явственно, что это стало последней каплей. Виктор быстро спустился вниз, спросил немного горячей воды и тут же вернулся. Приготовил бритвенные приборы.

Ему самому стало немного смешно от примитивного символизма этого действия. Решив сбрить бороду, он как бы возвращался к тому Виктору Байеру, который относительно недавно приехал из Москвы в это местечко.

— Ну и пусть, — пробормотал он. — Вся жизнь состоит из символов и ритуалов, почему бы и нет?

Взбив помазком мыло в маленькой фаянсовой мисочке с неровными краями, Велвл привычно поправил на старом брючном ремне бритву, проверил на тыльной стороне ладони ее остроту и приступил к процедуре утреннего бритья. Белоснежная пена, лежавшая на щеках и подбородке, подчеркивала нездоровую желтизну его лица. Он осторожно провел бритвой по правой щеке, снизу вверх, потом задрал голову и начал брить шею.

В какой-то момент ему показалось, что рука его, державшая бритву, застыла в воздухе. Попытавшись прикоснуться лезвием к коже, он с легким испугом обнаружил, что рука не слушается. В мышцах появилось легкое покалывание, которое бывает от сильного перенапряжения.

Он опустил руку и озадаченно посмотрел на нее.