Борух Бердичевский плохо соображал. Он даже не сразу понял, чья рука ухватила его за шиворот и потащила к распахнутой двери. Влекомый Сендером, он скатился со ступенек крыльца и не останавливаясь побежал дальше — прочь от пустого дома.
Остановились они, преодолев не менее ста метров. С трудом восстановив дыхание, Борух вопросительно посмотрел на Сендера.
Лицо каббалиста обращено было к проклятому наследству Пинскера. Борух тоже посмотрел туда. Дом осветился изнутри таким ярким светом, что стены его показались остолбеневшему меламеду прозрачными. Сияние стало еще ярче. Борух Бердичевский на мгновение зажмурился, а когда раскрыл глаза, то увидел темный вихрь, спускавшийся от самых туч на дрожащую крышу.
Одновременно раздалось сильное гудение, под ногами задрожала земля. Гул становился все сильнее, в него вплетались бессвязные вопли и пронзительный визг, поднимавшийся до высоты, уже нестерпимой человеческому слуху.
Добравшись до высшей точки, дьявольская какофония вдруг прекратилась. Вращающийся столб тьмы укутал колеблющиеся стены. Сияние погасло.
На какое-то мгновение все замерло. Потом вновь раздался угрожающий гул, и чертов дом с оглушительным грохотом провалился под землю.
Сразу после этого тьма, укрывавшая перекресток Екатерининской и Торговой улиц, рассеялась. Вновь стало относительно светло, но это был вполне естественный и не очень яркий свет луны, выглянувшей из-за облаков, что медленно плыли по ночному небу.
— Все кончилось, — усталым голосом сказал Сендер. — И, похоже, я проиграл. Они не вернутся в Яворицы, но дом Пинскера — свое наследство — они утащили с собой.
Борух еще плохо соображал и потому никак не отреагировал на эти слова.
Он растерянно озирался по сторонам. В домах, находившихся всего лишь на расстоянии полусотни шагов отсюда, свет был погашен.
— Неужели никто ничего не слышал? — прошептал Борух. — Ничего не слышали, ничего не видели… Странно, как это могло быть?
Сендер развел руками.
— А чего вы ждали, реб Борух? Кто-то что-то слышал, кто-то что-то заметил… Вы увидите: никто ничего не будет спрашивать. И главное — никто ничему не удивится. Все сделают вид, будто здесь всегда был пустырь. И поверьте — это к лучшему.
Борух немного помолчал, потом медленно кивнул.
— Кажется, я понимаю, — сказал он задумчиво. — Вы правы, реб Сендер. — Меламед снова замолчал. Спросил: — Что же… выходит, Шмуэль умер из-за нее?
— Я уже объяснял, — нехотя произнес Сендер. — Она всегда приходит к мужчинам, проводящим ночи в одиночестве. Будь то вдовец, бобыль или только еще взрослеющий юноша. Она делает так, что они видят в этой демонице свои самые сокровенные желания… — Сендер устало вздохнул. — А потом она рождает от них детей — таких же демонов, как она сама. Соблазняя мужчину, посещая его сны каждую ночь, она его истощает и в конце концов убивает. Так случилось с Шмуэлем — ах, не хотел он слушать Сендера-дурачка, а ведь я давно заметил все это и предупреждал его! — Сендер горестно покачал головой. — И как же велика была его страсть к дьяволице, если он даже из могилы стремился встретиться с нею снова и снова…
— Послушайте, реб Сендер, — сказал Борух, внимательно слушавший слова нищего. — А чем грозило для Явориц то, что эти отродья поселились бы в доме покойного Пинскера?
— Есть, есть у Летающей В Темных покоях милая привычка, — мрачным тоном ответил каббалист. — Крадет она по ночам чужих детей и подменяет их своими. Вот и вырастает в нормальной семье тот, кто разрушает чужие души, подтачивает веру и сбивает людей с пути праведности… — Он помолчал немного. — Давно уже не дает мне покоя одна история, которую я слышал от деда. Во времена «гзейрос тах», в страшные годы хмельнитчины, одна семья, бежавшая от погрома, столкнулась с казачьим разъездом. Пьяные от разбоев и грабежей казаки тут же зарубили отца семейства и двух его старших детей. А потом пришла одному из убийц в голову мысль, от которой холодеет сердце. Совсем уж было собрался он убить последнего из детей, младшего, а потом надругаться над женщиною, но вдруг сказал: «Ну-ка, хлопец, возьми рушницю да убей эту жидовку! Побачимо, чи будешь ты добрым казаком?» И тогда сын — ему еще десяти не исполнилось — выстрелил в собственную мать и убил ее. И казаки похвалили маленького убийцу, пощадили его. Накормили, напоили, взяли с собою. Я часто думаю — а не был ли этот сын подменышем, сыном Приходящей В Ночи? Не увидел ли в его лице пьяный казак какую-то особенную черту, отличающую его от прочих людей, и евреев, и гоев? Или особенное выражение, вдруг промелькнувшее в глазах? И кем был тот казак, подвергший мальчика жуткому испытанию?
Меламед содрогнулся, представив себе эту картину.
— Может быть, он выстрелил, чтобы избавить ее от мучений? — осторожно спросил Борух.
Сендер пожал плечами:
— Все возможно, — ответил он нехотя. — Все возможно. Даже и… — Он замолчал, хмуро глядя в угол.
Но Борух Бердичевский понял то, что именно нищий не договорил. И вновь коснулся души его холодный страх.
— Реб Сендер… — Меламед зябко поежился. — Реб Сендер, вы уверены, что она не успела этого сделать? Вы уверены, что нет в наших домах подменышей?
Сендер словно не услышал. Меламед понял, что на этот вопрос ответа у чудотворца не было. Медленно обвел он взглядом притихшие дома. Представил себе, как совсем недавно их обитатели со страхом прислушивались к странным звукам, доносившимся снаружи.
И еще предстали перед его мысленным взглядом детские колыбели. Кто спал в них сейчас, кого баюкали обитатели обычных яворицких домов?