— Как может человек отбрасывать две тени?.. — Он повернулся к матери. — Мама, подойди.
— Что ты еще выдумал? Какие две тени? — настороженно спросила Эстер, тоже наклоняясь к окну.
— Видишь, луна яркая, видишь? — произнес меламед странным голосом.
— Ну, вижу, ну и что?
— А вон столяр идет. По Бондарному, видишь? — снова спросил меламед.
— Вижу.
— Так от него падают две тени, — сказал Борух и зябко передернул плечами. — Но луна-то в небе одна! И другого света нет. Видишь?
— Ничего не вижу, — сдержанно ответила Эстер. — Тебе показалось.
Борух бросил последний взгляд в окно. Гиршфельд уже скрылся за ближайшими домами. Меламед покачал головой. Возможно, мать была права. Ему просто показалось.
Миновало еще несколько дней. Очередное утро принесло Боруху Бердичевскому два неприятных известия. Первым из них было сообщение о внезапной кончине столяра Алтера Гиршфельда.
Мендель Хайкин, привозивший вместе с утренним молоком все местечковые слухи, рассказал, что Алтер вчера вечером поздно задержался на работе. Утром его нашли лежащим у раскладной лестницы со свернутой шеей.
— Видно, полез потолок чинить, — сказал молочник. — Да и упал. Может, оступился, может, лестница сдвинулась, а он не удержался. Знаете, как бывает…
Что же до второго известия, то оно подействовало на меламеда куда сильнее, нежели первое, хотя не содержало ничего таинственного и тем более страшного. Просто все тот же Мендель рассказал, будто бы мясник Пинхас Коган собирается просватать Рейзел за своего сына Ицика, ровесника Бердичевского.
— Пинхас Коган? — переспросил меламед, мгновенно забыв о прочем. — Который выкупил у общины дом Пинскера?
— Он самый. Только, похоже, уже сам не рад. После того как Алтер сломал там шею, никто что-то не хочет там работать. А без ремонта его не сдашь — очень уж ветхий…
— И что? — спросил меламед нарочито безразличным тоном. — Он уже засылал сваху?
— Кто? Коган? — Молочник пожал плечами. — Даже если нет, то вот-вот зашлет. Дело-то решенное.
По этой причине Борух Бердичевский задержался в хедере гораздо позднее обычного. Ему не хотелось идти домой. Не хотелось слушать традиционный рассказ матери о том, что случилось за день. Такое иной раз случалось и ничего общего с истинным отношением меламеда к матери не имело. Просто причуда настроения.
Мысли меламеда были сегодня целиком заняты Рейзел Белевской и ее предполагаемой свадьбой. Весь день он недвижно просидел на колченогом стуле посреди классной комнаты, невпопад отвечая на вопросы и никак не реагируя на проказы десятка разновозрастных учеников.
Мальчики постепенно разбрелись по домам, весьма разочарованные и удивленные странным поведением учителя. Бердичевский остался один в комнате с мутными окнами. На него накатило странное оцепенение, что-то вроде сомнамбулизма, при котором окружающая обстановка не имела никакого значения. Лишь когда свет дня в окнах погас окончательно и комната для занятий погрузилась в чернильную мглу, оцепенение оставило расстроенного меламеда, и он без всякого желания отправился домой.
Было холодно и темно. Луна пряталась за низкими облаками. Меламед шагал по узкой пустой улочке, погруженный в невеселые мысли.
Вдруг впереди послышался звук быстрых шагов. Борух поднял голову и увидел, что кто-то идет навстречу. Как раз в это время стало немного светлее — то ли от того, что луна наконец-то выглянула из-за туч, то ли просто глаза меламеда привыкли к полумраку ночной улицы. Так или иначе, но меламед узнал вдруг в приближающейся фигуре Рейзел, ту самую девушку, известия о возможной свадьбе которой погрузили Боруха в сегодняшнюю меланхолию. Рейзел замедлила шаги, ее непокрытые волосы вихрились подобно темному пламени.
— Ты? — пробормотал меламед, пораженный ее появлением здесь. — Рейзел?
— Здравствуй, Берл, — тихо сказала девушка, тоже останавливаясь. В ее глазах отражался странный голубоватый свет.
— Что ты делаешь на улице в такое время? — спросил Борух, приходя в полное смятение. — Уже поздно…
— Я искала тебя, — ответила Рейзел еще тише. В темноте Борух не столько увидел, сколько угадал появившуюся на ее лице слабую улыбку. В голове все спуталось окончательно.
— М-меня? — пролепетал он и непроизвольно облизнул разом пересохшие губы. — Ты? Искала меня? Но почему, Рейзел?
— Потому что я тебя люблю, — просто сказала Рейзел и подошла к нему почти вплотную. — Пойдем. Пойдем со мною, Берл.
Она положила руки ему на плечи и коснулась губами лба. Ее поведение было столь непривычным для скромной и молчаливой Рейзел, что Бердичевский невольно отступил назад и, словно ограждаясь, поднял руки.
— Ты не любишь меня? — удивленно спросила девушка. — Ты не желаешь меня, Берл?
— Ты говоришь странные вещи, — смущенно прошептал Борух. — Я люблю тебя, ты знаешь это. Но твой отец ни за что не позволит тебе выйти за меня замуж.
— Кто говорит о замужестве? — Рейзел рассмеялась резким неприятным смехом. — Я предлагаю тебе свою любовь, а не брак! Пойдем! — Она крепко взяла его за руку и повлекла за собой. Меламед подчинился, еще более пораженный последними словами девушки, считавшейся в Яворицах образцом скромности и послушания.
Они прошли около квартала и остановились у какого-то двухэтажного дома. Окна второго этажа слабо светились мертвенным белесым светом, и оттуда доносились слабые странные звуки — будто несколько человек часто дышат в унисон.
— Сюда, — сказала Рейзел. — Здесь хорошо. Не бойся, Береле, внутри никого нет, никто нам не помешает любить друг друга. Пойдем.