Летающая В Темных Покоях, Приходящая В Ночи - Страница 30

На этот раз ему подумалось, что звук, который он принял за эхо от своих шагов, не похож на эхо.

У него появилось ощущение, что кто-то невидимый осторожно идет за ним, стараясь попадать в ногу.

Меламед резко обернулся.

И пристыжено подумал, что на него, видимо, начинает действовать угнетающая обстановка запущенного жилища. Мгновение назад он готов был поклясться, что из какого-то темного угла за ним следят чьи-то недобрые глаза. Покачав головой и мысленно посетовав на собственную впечатлительность, Борух решительно поднялся по лестнице и вошел в комнату.

Воздух здесь был еще тяжелее.

И запах тления явственнее.

Бердичевский быстро подошел к окну и тоже распахнул ставни. Прежде чем оглянуться, он подождал немного. На сей раз никаких странных звуков Борух не услышал. Тогда он отвернулся от окна и окинул взглядом эту комнату, служившую хозяину спальней — судя по стоявшей в дальнем углу узкой кровати.

На кровати кто-то лежал, укрывшись с головой.

«Спит, — с некоторым облегчением подумал меламед. — Слава Богу, а то я…»

Он подошел к спящему, похлопал лежавшего по плечу и громко сказал:

— Реб Шмуэль, пора бы вставать. У вас там на крыльце набезобразничал кто-то…

Ни звука в ответ. Борух осторожно потянул одеяло и в ужасе отшатнулся.

Шмуэль Пинскер был мертв. Голова запрокинулась далеко назад, так что острый кадык под неестественно желтой кожей торчал вертикально вверх наподобие крохотной пирамиды.

Когда первый вполне естественный испуг прошел, меламед осторожно наклонился над умершим. Широко раскрытые глаза Пинскера уставились в потолок. Черты лица его были искажены странной гримасой: казалось, покойник то ли кричит от страха, то ли смеется.

Вдруг Борух вздрогнул и поспешно отступил от кровати: ему показалось, что направление неподвижного взгляда умершего хозяина дома изменилось. В то же мгновение послышался какой-то шум: будто под дырявым потолком единовременно снялась небольшая птичья стая.

Нет, ему положительно не хотелось более оставаться в этом странном месте. Сейчас он испытывал только одно желание: как можно скорее уйти отсюда. Внезапно у него закружилась голова и на глаза навернулись слезы — видимо, от спертого воздуха. Бердичевский покачнулся. На ресницах дрожали слезы. Из-за этого ему показалось, что в комнате происходит какое-то движение, очертания предметов явственно искажаются, а тени, отбрасываемые ими, начинают жить сами по себе.

Мало того — Боруху вдруг почудилось, что скончавшийся Пинскер пытается повернуться на бок и взглянуть на незваного гостя.

Это было слишком даже для меламеда Боруха — человека совсем не трусливого и весьма любопытного. Испустив сдавленный крик, Бердичевский бросился вниз по лестнице, затем на крыльцо.

Только тут он остановился.

Головокружение не прекращалось, к нему прибавился явственный неприятный озноб — предвестник сильного жара. Ноги казались ватными. Чтобы не упасть, ему пришлось опереться о перила крыльца.

— По-моему, я заболел… — прошептал меламед, щупая покрытый испариной лоб. — Только этого не хватало…

Его трясло все сильнее, зубы выбивали звонкую дробь.

Может показаться странным, но именно болезненные ощущения вернули испуганному меламеду некоторую бодрость и здравомыслие, утерянное несколько минут назад. Ему стало вполне очевидным, что все испытанное им только что в доме явилось просто лишь игрой воображения, возбужденного сверх меры фактом смерти знакомого человека и обычной простудой. Подумав об этом, Борух немедленно почувствовал сухость в горле и явные признаки начинавшегося насморка.

Неожиданно за его спиной с грохотом захлопнулась дверь. «Сквозняки, — подумал меламед с облегчением. — Дырявая крыша и дырявые стены. Конечно! Оттого и звуки эти странные, и тени…»

Теперь он и правда почувствовал себя лучше и увереннее.

— Надо срочно сообщить Ицику. Вот только отдышусь немного. — Он сказал это громко, продолжая крепко держаться за перила.

Ициком звали нового габая общины, выполнявшего одновременно обязанности главы «Хевро кадишо» — погребального братства.

На улице вновь появилась телега молочника. Теперь лошадь шла медленным шагом. Увидев неподвижную фигуру на крыльце, молочник натянул вожжи.

— Реб Борух! — крикнул он. — Что вы там делаете?

— Пинскер умер, — ответил меламед, испытавший при появлении телеги сильное облегчение. — Вы не видели Ицика? Надо бы ему сообщить.

— Что? — Мендель приложил ладонь к уху. Он был немного глуховат. — Что вы сказали?

— Я говорю — Пинскер умер! — Бердичевский повысил голос, отпустил наконец перила и осторожно сошел с крыльца.

Мендель удивленно присвистнул.

— Умер, — повторил он, подходя к телеге. — Надо же, — сказал Мендель. Круглое лицо молочника, обрамленное рыжей клочковатой бородой, приняло озадаченное выражение. — А я его вчера еще видел. Он не выглядел больным… Надо же, — повторил Мендель, окидывая внимательным взглядом фасад пинскерова дома. — Ай-ай-ай, какое несчастье. Отчего он умер, как вы думаете?

— Не знаю, — ответил меламед. — Я случайно узнал. Надо бы сообщить габаю, пусть позаботиться о похоронах.

Молочник кивнул.

— Я сейчас как раз к нему еду, — сказал он. — Я мигом.

Несмотря на сильнейшее желание уйти подальше от этого места, Борух Бердичевский дождался прихода «братчиков» из «Хевро кадишо» во главе с Ициком Ривкиным и даже, после некоторого колебания, последовал за ними в дом.